Евгений Попов - соотечественник ( в нашем городке все такие)
"Клумба цветов"
Молодой писатель берет некоторое количество листов бумаги и пишет следующее:
КЛУМБА ЦВЕТОВ
А жила в комнате № 3 недалеко от входной двери верующая сорока девяти лет Надежда Изотовна Гончарова. Мать ее скончалась сразу. Отец умер в 1937 году, в возрасте ровно 50 лет. Он чисто вымылся, надел белую рубаху и закопался в январский снег. Сама Надежда Изотовна, сохранившая вместе с девственностью девичью стать, румянец, походку, была абсолютно тишайшая. Служила, не подымая глаз, "техничкой", т. е. уборщицей. Пищу, как все, готовила на керосинке и рано утром, когда никто не видит, выносила в заметенный метелью дворовый нужник эмалированный горшок с крышкой. Пугливо запахивалась в облезлую шубку. Костя и Мария Терских утверждали, что красный угол ее гнилой жилплощади, за дверь которой она никого и никогда не пускала, был торжественно оборудован крестами, венками и бумажными иконами, что впоследствии подтвердилось полностью.
А жил в комнате № 14 блатной Гера, восемнадцати лет, чьи родители очень редко писали ему письма "с зоны", куда они оба влипли на долгие годы за послевоенные кражи худолежащего государственного имущества, попрошайничество и хулиганство. Самостоятельный Гера пользовался заслуженным авторитетом среди окрестной, тяготеющей к криминалу молодежи. А что? Был он ловок, бесстрашен, носил сапоги-"прохоря", куртку-"москвичку" с цигейковым воротником, белое кашне, фетровую шляпу. В его комнате играл патефон, ломкие юношеские и терпкие бабьи голоса с воодушевлением исполняли блатные песни. Соседей Гера никогда не обижал, приятно им улыбался, оказывал им мелкие услуги по линии продажи какого-либо их мелкого имущества на Покровской барахолке, откуда юноша неизменно возвращался веселый, игривый, чуток выпивший. Выручку вручал полной мерой, но от "гонорара" никогда не отказывался, особенно если сильно настаивали.
Естественно, что больше он нигде не работал, и к нему иногда заходил участковый Калмыков, у которого и без Геры хватало жизненных занятий. Гера с ним всегда очень вежливо беседовал и не унывал, потому что и так всем было ясно, что рано или поздно его посадят.
Вот. И надо же было случиться такому факту, что когда Гера однажды пробирался под утро домой, мерцая в сизой мгле раздуваемым угольком папироски "Казбек", приклеенной к толстой нижней губе, то он чуть не сбил с ног девушку, спешащую куда-то прочь с нашего барачного крыльца. Гера столкнулся с ней, нечто звякнуло у девушки в руках, что-то плеснуло Гере под ноги, пахнуло.
- Ах! - воскликнула незнакомка и, закрывшись от стыда рукавом, неловко засеменила по снегу в больших валенках.
И только тут изумленный Гера понял, что столкнулся он вовсе не с девушкой, а с девой, Надеждой Изотовной Гончаровой. Гера выплюнул папиросу, поскреб крутой затылок и, пройдя по ледяному коридору, завалился в своей комнате спать.
Проснувшись, он со смехом вспомнил свое рассветное приключение, но ему вдруг стало удивительно: как бы это он мог допустить такую ошибку относительно пожилой гражданки? В темноте любого можно перепутать с кем угодно, но вот почему же он тогда мгновенно счел, что столкнулся с девушкой, Гера не знал, и тайна эта стала занимать его имеющийся ум.
И некогда, начистив сапоги, Гера с целью разрешения этой тайны немного выпил и стал в семь часов вечера у входа в барак, припинывая на ветру полуразвалившуюся заборную штакетину и покуривая все тот же "Казбек".
- Ты чего тут, Гера, один маячишь, как штырь? Пошли в клуб "Бумстроя" стилем танцевать! - кричали ему блатные.
Но Гера с ними не пошел, а дождался, когда Надежда Изотовна, тяжело таща дерматиновую сумку с картошкой, появилась от автобусной остановки.
- Здравствуйте, Надежда Изотовна. Давайте я вам помогу,- сказал он.
Дева невидяще на него глянула, на ее лице обозначились красные пятна, пятна тут же резко побледнели, и она быстро-быстро кинулась прочь от Геры, неизвестно зачем сказав ему перед этим тоже "здравствуйте".
Гера ухмыльнулся и, последовав совету друзей, действительно направился в клуб "Бумстроя", где в этот вечер творилось большое веселье, а потом кого-то подкололи, и все разбежались под милицейские свистки.
Ночью Гера тоже ухмылялся. Он шел по темному коридору, где все уже уснули за всеми дверьми и лишь от одной пробивалась узенькая полосочка слабого света да слышалось неясное бормотанье.
Ухмыляясь, Гера прошел к себе и щелкнул выключателем. Под серым потолком зажглась тусклая электрическая лампочка. Из обстановки, имевшейся в комнате - рукомойник, железная кровать, сундучок, стол, вытертая клеенка, лишь один предмет привлек внимание молодого человека. Это была свадебная фотография его родителей: квадратный взгляд папаши, пиджак, косоворотка, у юной матери кудряшка на лбу, шаль на плечах.
Гера все ухмылялся, все барабанил пальцами по клеенке, а потом снова вышел в коридор, подошел к комнате № 3, прислушался.
Слов шепота никак было не разобрать, но юноше послышалось:
- Господи, Господи...
- Господи-господи, все люди прoспали! - пробурчал он.
И осторожно постучал. Шепот как будто оборвался. Скреблась под полом крыса, храп пробивался через соседские двери, утепленные стекловатой, мешковиной, клеенкой. Гера снова постучал.
- Кто там? - услышал он тихий голос.
- Это я,- шепотом сказал Гера.
- А вам чего надо?
- Вы откройте, вы не бойтесь, вы мне откройте, я хочу у вас посидеть.
- Пьяный ты, уйди, я закричу, я стучаться буду,- так же тихо втолковывала Надежда Изотовна.
- Вы в Бога веруете, и я тоже хочу веровать, я хочу с вами вместе молиться,- говорил Гера.
- Ты врешь, врешь ты, дурак, ты все врешь,- отвечали за дверью.
Гера нажал плечом. Дверь не поддалась.
- Я к тебе завтра опять приду. И послезавтра. Я тебе принесу цветов,сообщил он.- Я в тебя влюбился.
- А-ах,- тихо ахнула дева.
- До свиданья,- сказал Гера.- Мое слово - закон. Против меня не иди. Закон мое слово, ты поняла?
- Мне пятьдесят сегодня стукнуло, нечистый ты...
- А это мне без разницы,- сказал Гера, удаляясь.- Я тебя не обижу, но я в тебя влюблен.
А наутро его взяли. Он лежал в грязной постели и сонно щурился на вошедших. Понятые, состоящие из Кости и Марии Терских, топтались на пороге.
- Ну что, Геродот, отец истории? - вздохнул Калмыков.- Допрыгался, сукин сын? Скок-поскок, теперь судить будем.
- За что? - дергался Гера, закатывая белки.
- О! А то ты не знаешь, то ты не знаешь! - посмеивался участковый.
- Одевайся, хватит волынить,- велел Гере крепкий человек в штатском.
И Геру повели. Население барака, высунув из дверей физиономии, дружелюбно прощалось с арестантом, который радовал окружающих таковыми бойкими куплетами:
Провожала меня мама, говорила:
"По дороге слушай, сын, конвоира..."
- Заткнись, кончай базлать,- уговаривал певца Калмыков.
По дороженьке я шел, не боялся,
Всю дорогу с конвоиром огрызался...
вопил Гера.
За суматохой и обсуждением такого важного события из местной жизни как-то стерлось отсутствие и исчезновение Надежды Изотовны. И лишь когда к ней пришли из конторы узнать, почему техничка туда уже несколько дней не является, то все столпились, стучали, говорили: "Надя, открой, Надя, открой, Надя, ты спишь, что ли?"
А когда взломали дверь ее стылой комнаты, то увидели, что восковые свечи девы давно погасли, что в чайной чашке - лед, седая паутина по стенам, а сама она, чисто вымытая, во всем белом, сидит окоченело, навалившись прекрасным лицом на чистенький свой стол, крытый вязаной скатертью, на толстую книгу с пожелтевшими страницами.
Ну и потом, конечно, у нас много чего говорили. Болтали, что самоотравилась, Геру приплетали, что он чего-то насчет нее хвастался - в пивнушке ль "Белый лебедь", в клубе ль "Бумстроя". Но экспертиза не обнаружила на теле покойной никаких следов яда, вьюшка печки была открытая, так что угореть Надежда Изотовна тоже не могла. Так что смерть ее тоже осталась тайной, как и все остальные тайны на земле.
Родственников у нее совершенно не оказалось, а комната ее принадлежала жэку. Но жэку не нужны ни такие отжившие люди, ни такие ветхие дома. Надежду Изотовну похоронили в складчину, всем нам дали новые квартиры, барак разрушили, местность заровняли бульдозером.
И сейчас там громадная клумба цветов, на которой цветут георгины, астры, маки, левкои. Клумба цветов, и фонтан, и железобетонная фигура. Около клумбы удобно расположен ряд садово-парковых скамеек. На них часто дремлют старые пенсионеры, уронив на колени развернутую газету, матери и бабки качают в колясках малых детей, влюбленные держат друг друга за пальцы.
Все это свидетельствует о том, что жизнь снова продолжается неизвестно куда. Да есть ли какой смысл в жизни или смысл ее только в ее прекрасности? - восклицаем мы, не зная ответа.
...Молодой писатель ставит точку. Молодой писатель остервенело рвет некоторое количество листов бумаги.
"Клумба цветов"
Молодой писатель берет некоторое количество листов бумаги и пишет следующее:
КЛУМБА ЦВЕТОВ
А жила в комнате № 3 недалеко от входной двери верующая сорока девяти лет Надежда Изотовна Гончарова. Мать ее скончалась сразу. Отец умер в 1937 году, в возрасте ровно 50 лет. Он чисто вымылся, надел белую рубаху и закопался в январский снег. Сама Надежда Изотовна, сохранившая вместе с девственностью девичью стать, румянец, походку, была абсолютно тишайшая. Служила, не подымая глаз, "техничкой", т. е. уборщицей. Пищу, как все, готовила на керосинке и рано утром, когда никто не видит, выносила в заметенный метелью дворовый нужник эмалированный горшок с крышкой. Пугливо запахивалась в облезлую шубку. Костя и Мария Терских утверждали, что красный угол ее гнилой жилплощади, за дверь которой она никого и никогда не пускала, был торжественно оборудован крестами, венками и бумажными иконами, что впоследствии подтвердилось полностью.
А жил в комнате № 14 блатной Гера, восемнадцати лет, чьи родители очень редко писали ему письма "с зоны", куда они оба влипли на долгие годы за послевоенные кражи худолежащего государственного имущества, попрошайничество и хулиганство. Самостоятельный Гера пользовался заслуженным авторитетом среди окрестной, тяготеющей к криминалу молодежи. А что? Был он ловок, бесстрашен, носил сапоги-"прохоря", куртку-"москвичку" с цигейковым воротником, белое кашне, фетровую шляпу. В его комнате играл патефон, ломкие юношеские и терпкие бабьи голоса с воодушевлением исполняли блатные песни. Соседей Гера никогда не обижал, приятно им улыбался, оказывал им мелкие услуги по линии продажи какого-либо их мелкого имущества на Покровской барахолке, откуда юноша неизменно возвращался веселый, игривый, чуток выпивший. Выручку вручал полной мерой, но от "гонорара" никогда не отказывался, особенно если сильно настаивали.
Естественно, что больше он нигде не работал, и к нему иногда заходил участковый Калмыков, у которого и без Геры хватало жизненных занятий. Гера с ним всегда очень вежливо беседовал и не унывал, потому что и так всем было ясно, что рано или поздно его посадят.
Вот. И надо же было случиться такому факту, что когда Гера однажды пробирался под утро домой, мерцая в сизой мгле раздуваемым угольком папироски "Казбек", приклеенной к толстой нижней губе, то он чуть не сбил с ног девушку, спешащую куда-то прочь с нашего барачного крыльца. Гера столкнулся с ней, нечто звякнуло у девушки в руках, что-то плеснуло Гере под ноги, пахнуло.
- Ах! - воскликнула незнакомка и, закрывшись от стыда рукавом, неловко засеменила по снегу в больших валенках.
И только тут изумленный Гера понял, что столкнулся он вовсе не с девушкой, а с девой, Надеждой Изотовной Гончаровой. Гера выплюнул папиросу, поскреб крутой затылок и, пройдя по ледяному коридору, завалился в своей комнате спать.
Проснувшись, он со смехом вспомнил свое рассветное приключение, но ему вдруг стало удивительно: как бы это он мог допустить такую ошибку относительно пожилой гражданки? В темноте любого можно перепутать с кем угодно, но вот почему же он тогда мгновенно счел, что столкнулся с девушкой, Гера не знал, и тайна эта стала занимать его имеющийся ум.
И некогда, начистив сапоги, Гера с целью разрешения этой тайны немного выпил и стал в семь часов вечера у входа в барак, припинывая на ветру полуразвалившуюся заборную штакетину и покуривая все тот же "Казбек".
- Ты чего тут, Гера, один маячишь, как штырь? Пошли в клуб "Бумстроя" стилем танцевать! - кричали ему блатные.
Но Гера с ними не пошел, а дождался, когда Надежда Изотовна, тяжело таща дерматиновую сумку с картошкой, появилась от автобусной остановки.
- Здравствуйте, Надежда Изотовна. Давайте я вам помогу,- сказал он.
Дева невидяще на него глянула, на ее лице обозначились красные пятна, пятна тут же резко побледнели, и она быстро-быстро кинулась прочь от Геры, неизвестно зачем сказав ему перед этим тоже "здравствуйте".
Гера ухмыльнулся и, последовав совету друзей, действительно направился в клуб "Бумстроя", где в этот вечер творилось большое веселье, а потом кого-то подкололи, и все разбежались под милицейские свистки.
Ночью Гера тоже ухмылялся. Он шел по темному коридору, где все уже уснули за всеми дверьми и лишь от одной пробивалась узенькая полосочка слабого света да слышалось неясное бормотанье.
Ухмыляясь, Гера прошел к себе и щелкнул выключателем. Под серым потолком зажглась тусклая электрическая лампочка. Из обстановки, имевшейся в комнате - рукомойник, железная кровать, сундучок, стол, вытертая клеенка, лишь один предмет привлек внимание молодого человека. Это была свадебная фотография его родителей: квадратный взгляд папаши, пиджак, косоворотка, у юной матери кудряшка на лбу, шаль на плечах.
Гера все ухмылялся, все барабанил пальцами по клеенке, а потом снова вышел в коридор, подошел к комнате № 3, прислушался.
Слов шепота никак было не разобрать, но юноше послышалось:
- Господи, Господи...
- Господи-господи, все люди прoспали! - пробурчал он.
И осторожно постучал. Шепот как будто оборвался. Скреблась под полом крыса, храп пробивался через соседские двери, утепленные стекловатой, мешковиной, клеенкой. Гера снова постучал.
- Кто там? - услышал он тихий голос.
- Это я,- шепотом сказал Гера.
- А вам чего надо?
- Вы откройте, вы не бойтесь, вы мне откройте, я хочу у вас посидеть.
- Пьяный ты, уйди, я закричу, я стучаться буду,- так же тихо втолковывала Надежда Изотовна.
- Вы в Бога веруете, и я тоже хочу веровать, я хочу с вами вместе молиться,- говорил Гера.
- Ты врешь, врешь ты, дурак, ты все врешь,- отвечали за дверью.
Гера нажал плечом. Дверь не поддалась.
- Я к тебе завтра опять приду. И послезавтра. Я тебе принесу цветов,сообщил он.- Я в тебя влюбился.
- А-ах,- тихо ахнула дева.
- До свиданья,- сказал Гера.- Мое слово - закон. Против меня не иди. Закон мое слово, ты поняла?
- Мне пятьдесят сегодня стукнуло, нечистый ты...
- А это мне без разницы,- сказал Гера, удаляясь.- Я тебя не обижу, но я в тебя влюблен.
А наутро его взяли. Он лежал в грязной постели и сонно щурился на вошедших. Понятые, состоящие из Кости и Марии Терских, топтались на пороге.
- Ну что, Геродот, отец истории? - вздохнул Калмыков.- Допрыгался, сукин сын? Скок-поскок, теперь судить будем.
- За что? - дергался Гера, закатывая белки.
- О! А то ты не знаешь, то ты не знаешь! - посмеивался участковый.
- Одевайся, хватит волынить,- велел Гере крепкий человек в штатском.
И Геру повели. Население барака, высунув из дверей физиономии, дружелюбно прощалось с арестантом, который радовал окружающих таковыми бойкими куплетами:
Провожала меня мама, говорила:
"По дороге слушай, сын, конвоира..."
- Заткнись, кончай базлать,- уговаривал певца Калмыков.
По дороженьке я шел, не боялся,
Всю дорогу с конвоиром огрызался...
вопил Гера.
За суматохой и обсуждением такого важного события из местной жизни как-то стерлось отсутствие и исчезновение Надежды Изотовны. И лишь когда к ней пришли из конторы узнать, почему техничка туда уже несколько дней не является, то все столпились, стучали, говорили: "Надя, открой, Надя, открой, Надя, ты спишь, что ли?"
А когда взломали дверь ее стылой комнаты, то увидели, что восковые свечи девы давно погасли, что в чайной чашке - лед, седая паутина по стенам, а сама она, чисто вымытая, во всем белом, сидит окоченело, навалившись прекрасным лицом на чистенький свой стол, крытый вязаной скатертью, на толстую книгу с пожелтевшими страницами.
Ну и потом, конечно, у нас много чего говорили. Болтали, что самоотравилась, Геру приплетали, что он чего-то насчет нее хвастался - в пивнушке ль "Белый лебедь", в клубе ль "Бумстроя". Но экспертиза не обнаружила на теле покойной никаких следов яда, вьюшка печки была открытая, так что угореть Надежда Изотовна тоже не могла. Так что смерть ее тоже осталась тайной, как и все остальные тайны на земле.
Родственников у нее совершенно не оказалось, а комната ее принадлежала жэку. Но жэку не нужны ни такие отжившие люди, ни такие ветхие дома. Надежду Изотовну похоронили в складчину, всем нам дали новые квартиры, барак разрушили, местность заровняли бульдозером.
И сейчас там громадная клумба цветов, на которой цветут георгины, астры, маки, левкои. Клумба цветов, и фонтан, и железобетонная фигура. Около клумбы удобно расположен ряд садово-парковых скамеек. На них часто дремлют старые пенсионеры, уронив на колени развернутую газету, матери и бабки качают в колясках малых детей, влюбленные держат друг друга за пальцы.
Все это свидетельствует о том, что жизнь снова продолжается неизвестно куда. Да есть ли какой смысл в жизни или смысл ее только в ее прекрасности? - восклицаем мы, не зная ответа.
...Молодой писатель ставит точку. Молодой писатель остервенело рвет некоторое количество листов бумаги.